И вот из полноправного ученика Индрек превратился в нечто неопределенное—как будто ученик, но в то же время и слуга, и мальчик на побегушках, и поваренок, и швейцар. Из «Сибири» он перебрался вниз, в большую комнату, вместе со своим сундучком, который поставил у стены за занавеской. Копфшнейдеру пришлось уступить ему место и уехать навсегда. Винил ли он в этом Индрека — осталось неизвестным, но если Копфшнейдер помог ему однажды втащить сундучок в дом, то теперь Индрек помог Копфшнейдеру дотащить его сундучок до извозчика. Затем уселся и сам Копфшнейдер — как показалось Индреку, с глубокой печалью в сердце и чуть ли не со слезами на глазах. Он беззвучно шевелил губами, чего Индрек никогда прежде за ним не замечал.
Кровать Индрека стояла впритык к кровати Войтинского, и обе они Находились внизу, или, как здесь говорили, в бельэтаже. Над ними, упираясь ножками в столбики нижних кроватей, помещались кровати Вайнукягу и Сикка.
Вайнукягу был красивый, высокий парень— белый и румяный, он причесывался на пробор, что, вообще говоря, считалось чрезмерным щегольством и было запрещено; «честному и порядочному» ученику надлежало либо брить голову наголо, либо носить прическу ежиком. Вайнукягу ходил в блузе из темно-синего домотканого сукна и таких же брюках, которые он утюжил по ночам в умывальной — заглаживал складку. Но странное дело, складка никак не хотела держаться там, где полагается, а вечно уступала место боковому шву, словно тот был важнее. И Вайнукягу приходилось постоянно держать руки в карманах, чтобы улаживать взаимоотношения между складкой и швом. Такие удивительные брюки были у Вайнукягу. В обычное время это его вполне устраивало, но в торжественные минуты дело значительно усложнялось. Ну как станешь держать руки в карманах, если, к примеру, ты должен читать вслух Евангелие или петь по молитвеннику! А Вайнукягу любил это, особенно по субботам,— ведь заветным желанием Вайнукягу, как и его родителей, было стать когда-нибудь пастором или, на худой конец, кистером. Собственно говоря, эта мечта и привела его сюда. Отец Вайнукягу прочел как-то в газете объявление о том, что в училище первого разряда господина Мауруса обучают всевозможным профессиям — следовательно, готовят и кистеров,— вот он и привез сюда сына, чтобы из него получился человек, умеющий петь и играть для прихожан. В такого рода пении Вайнукягу здесь в субботние вечера и упражнялся.
Сикк2, помещавшийся над господином Войтинским, был человек несколько иного склада. У него были мягкие белые волосы и на редкость высокий, по сравнению с его грузной фигурой, голос, за который его прозвали Роози. Сикк больше следил за ботинками, чем за брюками. Особенно усердно начищал он каблуки,— до блеска; даже в перемены он спускался вниз и чистил их за занавеской. Это называлось: «Роози полирует свои копытца»,— и все старались во что бы то ни стало их запачкать,— пусть Сикк снова принимается за полировку, ведь это так забавно. Но тот, кто пачкал «копытца» Сикка, мог за это дорого заплатить, ибо, кроме сверкающих каблуков, Роози уважал только силу и то, чего можно было добиться с помощью силы. Из гимнастических упражнений он больше всего любил поднятие тяжестей — руками и ногами, стоя, на корточках и лежа. Сикк постоянно развивал 'свои мышцы:— и в классе, и в спальне, и в коридоре, и на дворе: поднимал стулья, столы, людей, делал упражнения на полу, на стульях, на столах, на кроватях, на перекладинах лестниц, одним словом — везде, где можно было поднимать, висеть, балансировать. Часто можно было видеть, как он ходит по комнате, согнув руку и ударяя кулаком другой по ее напряженным мышцам. Или же, выпятив грудь, обеими руками молотил по ней в надежде, что от этого мышцы ее станут крепче и выносливее. «Сикк заклепки ставит»,— говорили в таких случаях. Он любил, пристроив рядом, на удобном расстоянии два стула или каких-нибудь других предмета, «выжимать», то есть подтягиваться и опускаться на руках. Сикк выламывался,— как в шутку называли это ребята,— даже в то время, когда Вайнукягу читал вслух Евангелие или пел по молитвеннику.
Таковы были ближайшие соседи Индрека. В комнатах, примыкавших к большой, помещались самые богатые и знатные ученики, слава и гордость училища.