— Мы с вами две старые тряпки,— с грустью промолвил Слопашев.
— Истинная правда, Александр Матвеич,— согласился Войтинский.
— В том то и дело, что правда,— в свою очередь подтвердил Слопашев.— А правду я ставлю превыше всего. Страшно люблю правду. Ради правды я и говорю это, ибо скучно было бы жить человеку, не будь на свете правды. Разве не так?
— Так, ей-богу, так,— согласился Войтинский.
— Если бы люди любили правду, то бог верил бы в человека так же, как человек в бога. Разве ему нужен был бы тогда дьявол и ад? Даже ангелы не были бы больше нужны.
— Ей-богу, не были бы нужны,— согласился Войтинский.
— Человек ходил бы тогда с богом в обнимку, человек и его жена, и фиговые деревья могли бы расти без листьев. Для чего фиговому дереву листья, раз человек вечен и ходит с богом в обнимку!—продолжал Слопашев.
— Человек — да, но не его жена,— возразил Войтинский.
— Отчего же,— спросил Слопашев,— если человек и его жена вечны? Вы только вдумайтесь: ве-чны!
— Все равно, все равно,-— твердил Войтинский.—-Там, где женщина, там и дьявол, женщина и есть дьявол.
— Если женщина дьявол, значит, без дьявола нельзя,— заметил Слопашев.— А если есть дьявол, на что тогда человеку вечная жизнь? Нет, нет, если есть дьявол, то нет вечной жизни, вечного человека. Ведь не сошел же бог с ума: зачинать, рожать и растить человека лишь ради того, чтобы вечно его мучить? Благословил для того, чтобы отдать его в лапы вечного дьявола? Нет, нет! Либо человек вечен — и тогда нет ни дьявола, ни адских мук, либо человек смертен — и его невозможно мучить вечно. Так или иначе, но дьявол все-таки останется с носом. Но и после столь глубокомысленной беседы они не обрели покоя, потому что ученики не унимались, словно их сам дьявол подстрекал. Покой наступил только тогда, когда вернулся Оллино и начал свой обычный обход. Проходя через большую комнату, он услышал кряхтенье Войтинского, откинул занавеску
и спросил:
— Вы еще не спите, господин Войтинский?
— Нет, господин Оллино,— ответил тот.
— Почему же?
—