То была дочь директора, которую тут звали не иначе, как барышня или принцесса. Когда наступала очередь Индрека резать хлеб и накрывать на стол —ведь, помимо всего прочего, и это входило в его обязанности раза два-три в неделю,— барышня тоже нет-нет да появлялась в столовой и, усевшись на подоконнике или на столе, болтала своими длинными, тонкими ногами. Сначала Индреку это не нравилось — как-то неловко резать хлеб и греметь посудой, когда кто-то следит глазами за каждым твоим движением. Несколько свободнее он чувствовал себя, когда в столовой находилась и госпожа Мальмберг, тетка барышни,— она либо прогоняла барышню, либо принималась ворчать на нее.
— Куда ты уселась! — восклицала госпожа Мальмберг.— Ведь тут едят! Как тебе не стыдно!
— Почему стыдно?—отвечала барышня.—У меня платье чистое.
— Разве этому тебя учили в немецком пансионе?
— Этому мы там сами научились, мы всегда сидели на столе или еще где-нибудь повыше,— заявила барышня.
Однажды, когда тетка вышла, барышня спросила Индрека:
— Вы ведь не сердитесь, что я здесь сижу?
— Это не мое место, барышня,— ответил Индрек.— А где вы сидите?
— Где придется, только не там, там сидит господин Оллино.
— Раньше он не тут сидел,— заметила барышня и спрыгнула со стола.— Фу, как вы меня напугали. Если бы он увидел, мне бы досталось от папы. А кто сидит рядом с ним, вот здесь, слева?
— Господин Коови.
— А справа?
— Князь.
— А где сидит граф, который так хорошо играет?
—По другую сторону стола с краю.— А рядом с ним?
— Эльбе, затем Ходкевич.
— Это тот, что вечно держит руки в карманах, да? ;—; Тот самый. А вы откуда знаете?
— Знаю. Я все знаю. А где место Вуття?
— Здесь,— показал Индрек.
— Здесь я и сяду, я здесь хочу сидеть,— заявила барышня. Но не успела она пересесть, как вошла тетка, сказав, что папа вернулся. Барышня моментально исчезла из столовой, ведь находиться здесь ей было строго-настрого запрещено.
А как-то в другой раз, когда барышня опять сидела в столовой и болтала ногами, она сказала Индреку:
—' Почему вы нарезаете хлеб не одинаковой тол