Был где-то какой-то старый извозчик, чья-то рыжая борода, чье-то улыбающееся лицо, лицо человека, прижимавшегося коленями к его бедрам, был кто-то где-то в снегу, где-то за воротами, были первые трепетные поцелуи, какие-то былинки среди булыжников мостовой, пестрая кошка, ласточки, ручки от чашек, и еще что-то, еще кто-то. Но об этой последней он не вспоминал, ее он и так помнил. Казалось, у «его в жизни не было ничего более настоящего, чем та, о которой он не думал. Снова мелькнула где-то седая борода господина Мауруса, блеснули его испытующие глаза, глядевшие поверх очков. За спиной господина Мауруса стоял кто-то другой, еще более седой, чем Маурус, но когда Индрек захотел приглядеться к нему, тот исчез вместе со старым Маурусом. «Мы еще встретимся»,— сказал Индрек, не то утешая себя, не то грозя тем, кто так быстро исчез.
Однако его надежды не сбылись, господина Мауруса он никогда больше не встретил. Даже свой долг он не уплатил ему, как не уплатили его и многие другие, годами питавшиеся за столом господина Мауруса и учившиеся в его школе. Так обстояло дело с господином Маурусом.
Но с тем, другим, кто стоял за спиной господина Мауруса, весь седой,— с ним дело обстоит иначе: с ним Индрек скоро встретится, пожалуй, еще сегодня вечером. С ним ведь всегда так: никогда не знаешь, когда его встретишь. Только задним числом сообразишь, что это был он.
Вот как это произошло. Пока Индрек сидел на своем сундучке, госпожа Ваарман вышла за ворота и начала сгребать лопатой снег, полагая, что снегопад скоро прекратится. Но, увидев, что кто-то сидит на улице на сундучке, она подошла, чтобы разглядеть, кто же это. И, конечно, сразу же узнала сидящего.
— О боже! Господин Паас! Что вы здесь делаете? — воскликнула она.
— Отдыхаю,— ответил Индрек.
— Откуда же вы идете? — удивилась госпожа Ваарман.
— От Мауруса, откуда же еще.
— Но ведь это тут, рядом,— еще больше удивилась госпожа Ваарман.— И куда вы направляетесь?
— К старику Траату,— сказал Индрек.
— Так ведь этот рыжебородый холостяк давно помер,— заметила госпожа Ваарман.— От ожирения, как все старые холостяки. Жир — смерть холостяка. Им так привольно живется, что они умирают от ожирения.
— Тогда не знаю куда,— промолвил Индрек.— Да уж где-нибудь устроюсь.— Он встал с сундучка и взвалил его на плечо.
— Да что с вами случилось? — спросила госпожа Ваарман.
—