Глава XVIII   Дома Индрека тоже встретила яростным лаем чужая собака.

Стоит тебе чуть поглубже изучить немецкую веру, как ты сам становишься немцем, начинаешь верить в немецкого бога. Истому эстонцу вовсе ни к чему налегать на веру, даже если про нее на эстонском языке написано. Потому я всегда и сержусь на «Постимеэс» — любит она попов под своим крылышком пригревать. А этим прохвостам я не верю! Рано или поздно они завлекут нас в немецкие сети. Помяни мое слово. А наука не завлечет, наука никуда не завлечет, на каком бы языке она ни была. Так что надо тянуться к науке, а не к вере, ведь наука — это оружие в твоих руках, если только в тебе настоящий эстонский дух. Вот какая разница между наукой и верой, потому-то я всегда был за Якобсона, против Хурта. И я был прав,— кабы Хурт был настоящим эстонцем и вожаком народа, немцы его убили бы, а то они с Якобсоном расправились.

Вот и Кёлер умер,— счел уместным вставить Индрек, чтобы со своей стороны поддержать разговор о политике.— Нас водили в церковь, показывали его картину в алтаре, даже старый пастор слезы утирал.

Ну, это они умеют,— пренебрежительно заметил Тийт.— Только я им не верю, пусть хоть тысячу раз слезы утирают. И к тому же мне кажется, если пасторы по ком-нибудь слезу пускают, значит, то был не настоящий эстонский деятель. Конечно, я не про Кёлера говорю, он был другом Якобсона и...

-Директор сказал, что это был наш последний великий эстонец, а теперь и он помер,— вставил Индрек.

Да, времена великих людей миновали,— согласился Тийт.—А знаешь, крестник, что я тебе скажу: не беда, что времена великих людей прошли, ведь с великими народными деятелями дело обстоит так же, как в хозяйстве с жеребцами. В работе у всех клячи, кажись, даже хомут им в тягость, а в воскресенье вокруг церкви одни жеребцы ржут, в церкви даже органа не слышно. В последнее время я замечаю, что крепких жеребцов все меньше становится, зато рабочие кони в силу входят. А как по-твоему, что лучше,— чтобы у тебя в воскресенье перед церковью жеребец ржал или чтобы дома два-три добрых рабочих коня стояли, которым под силу и воскресную коляску возить? По-моему, без жеребцов лучше. Конечно, добрый жеребец— вещь нужная и красивая, ведь этим показываешь всему приходу, каким должен быть жеребец, и тогда глупый народ начинает понимать, в чем смысл или, как говорит «Постимеэс»,— идея жеребца. То же самое с каким-нибудь великим народным деятелем: глядя на него, темный и глупый народ начинает понимать, каким должен быть настоящий сын отечества. Народ получает идеалы, а идеал — это то, что ведет народ вперед. Так обстоит дело с идеалом настоящего народного деятеля, если этот народный деятель таков, как Якобсон...

 

Оглавление