Эй, вы,— крикнул директор Индреку,— подойдите поближе, подите сюда!
В жизни Индрека не было минуты мучительнее, чем та, когда он в своих грубых, тяжелых башмаках — они и самому ему казались страшно грубыми и тяжелыми— топ, топ! — шел по комнате, провожаемый десятками насмешливых взглядов.
— Скажите этому латышу, ведь он латыш, скажите ему, пришли бы вы вторично с деньгами к господину Маурусу, если бы не попали в дом? Скажитеему по-русски, потому что он, бедняга, не знает эстонского языка. Два года здесь живет, а все не знает. Скажите ему, пришли бы или нет?
—'Наверное, пришел бы,— пробормотал Индрек.
— Что?— сердито воскликнул директор, тогда как у всех остальных лица расплылись в улыбке; заметив это, господин Маурус пробурчал по-немецки: — So einLand'scher \ настоящая деревенщина! — Потом снова повернулся к Индреку и продолжал по-эстонски: —Вы говорите, что пришли бы, если бы позвонили раз — не открывают, второй раз — не открывают, третий — не открывают, десятый — не открывают? Как бы вы вошли, если не открывают? Ну скажите, пришли бы вы, если не открывают?
— Нет, тогда уж нет! — согласился на сей раз
Индрек.
— Ну так скажите это латышу по-русски, чтобы он знал: господин Маурус прав. Это уж свято — прав господин Маурус, а не латыш. Скажите ему ясно: «Нет, я не пришел бы в другой раз и не принес бы денег!» — не унимался директор. И когда Индрек выполнил его желание, господин Маурус обратился к Копфшней-деру:
— Поймите же, господин Маурус всегда прав, поэтому в нижней комнате никогда не должно быть пусто. Когда все едят, вы должны быть внизу, а когда кто-нибудь другой спустится вниз, вы пойдете есть. По очереди, только по очереди. Понятно?
Но у парня был такой вид, будто он не понимает плохого русского языка директора. Поэтому директор, придерживая левой рукой полы халата, помахал растопыренными пальцами правой руки перед своими выпученными глазами, что, по-видимому, должно было означать — у парня не все дома,— и сказал презрительно:
— Нет, латыш не понимает. Латыш никогда ничего не понимает. Латыш все понимает не так, как мы. Таков уж латыш, и таковы мы.
Но когда Копфшнейдер встал было из-за стола, чтобы спуститься вниз, директор усадил его на место, сказав:
— Сидите, сидите! Не надо самовольничать. Разве господин Маурус сказал: встаньте и идите вниз? Нет, господин Маурус не говорил этого. Значит, продолжайте есть, не вставайте. Не нарушайте порядка!
И добавил по-эстонски:
— Латыш тоже хочет есть. Латыш хочет есть больше, чем мы, потому что он привык к лучшему.