На голос директора отворилась одна из дверей большой комнаты, ранее запертая, и показался коренастый мужчина среднего роста, с круглой головой и совершенно белыми волосами. Даже его большие, навыкате глаза были почти белыми и, пожалуй, напоминали бы глаза лошади, не будь их выражение каким-то удивительно равнодушным, вернее — застывшим, ледяным.
— Наверху есть еще место,— сказал господин Оллино, однако взгляд его не выразил ничего.
— Позовите Юрку! — обратился директор к латышу.
Когда явился Юрка, ему приказали взвалить на спину сундучок Индрека, и началось восхождение наверх.
— Куда же еще, как не в «Сибирь»,— бормотал Юрка, поднимаясь с сундучком по лестнице,— ведь все места получше уже заняты. Лучшие места достаются тем, кто лучше платит. А в «Сибири» всегда найдется местечко, ее никогда не заполнишь. Налязгаетесь зубами,— кряхтя приговаривал Юрка, взбираясь по последнему пролету крутой лестницы, меж тем как Индрек слегка подпирал его сзади. Наконец они выбрались через люк на обшитый досками чердак, где было не теплее, чем на улице.
— Вам приходилось спать в деревне на сеновале?— спросил Индрека господин Оллино, поднявшийся вслед за ними в «Сибирь». Индрек ответил утвердительно, и Оллино заметил равнодушно: — Ну вот видите, точно домой попали. Чистый, свежий воздух и тишина — ни шума, ни гама, ведь здесь никто не проходит, выше уж некуда.
— Только трубочист выше забирается,— вставил Юрка.
— Так ведь трубочист не спит же на трубе,— ответил Оллино и продолжал: — Зимой, может, и холодновато, зато утром легче вставать и голова ясная, сразу можно за работу приниматься. Я в свое время спал в деревне на дворе, в картофельной куче, зарывшись в солому, и ничего, только бедро иногда ноет. Тут еще никто не замерз.