, маслом, нарезанной чайной колбасой, тогда как «старик» и его «тетка» давали один лишь черный хлеб, уже намазанный маслом, сепика же никогда не давали, лишь немного белого хлеба по утрам. Либле принялся за еду с какой-то подчеркнутой торжественностью и победоносным выражением лица — казалось, он вдруг каким-то непонятным для всех образом перешел в более высокое сословие, что позволяет ему восседать на том конце стола, где располагаются господа Коови, Тцмуск и Оллино, а из учеников — наиболее знатные и денежные.
— Любопытно, что этот Дурачок пожирает: свою «капусту» или свое тепло? — спросил кто-то.
— «Капусту», конечно «капусту»,— ответили ему с другого конца стола.
— Ну, значит, он встретил какого-нибудь большого Дурня, который купил ее у него,— заметил первый.
— Большой рядом с маленьким сидит,— сказал третий.
На лицах окружающих мелькнула завистливая усмешка.
Индрек догадался, что «Дурачком» зовут маленького Либле, а «Большим Дурнем», как видно, его самого — ведь это он купил у Либле по дорогой цене «капусту», дав ему тем самым возможность на глазах у всех уплетать вкусные вещи. Новое прозвище сразу же пристало к Иидреку, очевидно, главным образом потому, что и в классе и за столом он сидел рядом с Дурачком. Но, убедившись, что последний относится к своему прозвищу с полнейшим равнодушием, Индрек решил последовать его примеру и позволял называть себя Большим Дурнем даже тогда, когда стал одним из первых учеников в классе. Случалось, никто не мог ответить на вопрос учителя, тогда Либле пищал тоненьким голоском:
— Господин учитель, Большой Дурень знает! И учитель говорил, смеясь:
— Ах, значит, Дурачку известно, что Большой Дурень знает? Ну что ж, отвечайте.
И Индрек отвечал, словно имя Дурень дано было ему при крещении.
К таким удивительным последствиям привело то обстоятельство, что Индрек купил у Либле две старые книги. Но о второй покупке ему в дальнейшем все же пришлось пожалеть, о покупке, которую он совершил ради слов «папа римский». Эти слова когда-то пробудили в нем чудесные мечты. Однако здесь они оказались прозвищем законоучителя — личности, которая убила детскую мечту Индрека, превратив ее в свою полную противоположность. Учитель был тучным человеком, с большой, как бы квадратной головой, с толстой багровой шеей; у него были крепкие челюсти, широкие скулы, вечно стиснутые зубы, казалось, даже голос с трудом пробивается сквозь них; губы толстые, красные, слегка искривленные в высокомерной или презрительной усмешке; лоб узкий вверху и расширяющийся к глазным впадинам; волосы подстрижены ежиком, глаза точно две узкие щелки, в которых таится и вспыхивает что-то колючее. Одного нельзя было отнять у господина Вихалеппа: свое прозвище он заслужил вполне. Он был непоколебимо верующим человеком и слово божие считал настолько вечным и незыблемым, что не разрешал отломить или отколупнуть от него ни малейшей крупицы. Прищурив глаза, он, точно изваяние, восседал на кафедре с карандашом в руке. Заставляя учеников рассказывать что-нибудь из Ветхого завета или читать псалмы, он то и дело стучал карандашом по кафедре и тихим, неестественно ласковым, почти женским голосом говорил:
— Погодите! Еще раз! Вы пропустили там одно «и».