ла Вам одну только боль и неприятности, и это мучает меня. Но я утешаю себя мыслью: раз я верю, что меня любят, что меня будут любить даже после моей смерти, значит, я не такая уж плохая и злая. Не правда ли?
...Наконец-то я сказала им правду, сказала, что вовсе не писала домой и что не хочу видеть родных. И Вас тоже: помните меня такой, какая я на фотографии. Только я боюсь, что они пошлют телеграмму. Все равно! Ничего уже не изменишь! Вся Ваша кровь уже не спасет меня. Да, даже вся кровь! Так хорошо, так лучше и вернее всего. Неизбежность всегда лучше
и вернее всего.
...Пожалуй, я в последний раз беру в руки карандаш, может быть, в предпоследний. В последний раз подпишу свое имя — ведь скоро от меня только и останется, что одно имя. Поэтому я и проставляю его в конце письма, как душистый цветок. Если бы я только знала, какое, по-вашему, пахнет лучше всего — Ра-мильда или Римальда, Радильма или Ридальма, Да-рильма или Диральма, Дальмира или Дильмара...»