крепче впивалась. Однако девушка словно вдруг лишилась сил, и парню пришлось призвать на помощь все свои силы, как будто они с Молли и там, за воротами, тащили санки, которые неизвестно каким образом попали туда и никак не хотят сдвинуться с места. Э-эх, вывозить снег вот так, тайком, в темноте,— самое упоительное занятие, поэтому Индрек непременно станет возчиком снега, когда вызубрит назубок латинскую грамматику!
Наконец девушка вырвалась из его объятий. — Вы же проглотите меня,— сказала она словно с упреком.— Зажали мне рот, нос приплюснули, как
же мне дышать!
Но Индрек, не говоря ни слова, опять обнял ее и продолжал целовать до тех пор, пока у девушки не подкосились ноги и она не стала мягкой и податливой, так что ему пришлось ее поддерживать. Он не чувствовал больше ни зубов, ни костей, было лишь что-то теплое и душистое, что хотелось пить большими глотками,— оно так сладко пьянило.
Начиная с этого вечера вся жизнь Индрека как бы обрела иное значение. Для него в мире не осталось ничего важного, кроме того, что придавало глубину взгляду и слову, как сказал однажды господин Мау-рус. Что бы Индрек ни делал, он делал это лишь ради того, чтобы встретиться с Молли. Недели и даже дни в календаре имели смысл лишь постольку, поскольку давали им возможность встретиться хотя бы на несколько минут.
— Ты знал, что все так будет?— спросила однажды девушка Индрека.
— Нет,— ответил Индрек.— Откуда мне было это знать?
— А я знала,— сказала Молли.— Я еще тогдазнала, когда мы сидели на вязанке соломы, а Тийна
.спала.
— Как же ты могла это знать?— спросил Индрек.
— Я предчувствовала,— объяснила девушка.—Только я думала, что это случится гораздо раньше,я думала, что это случится еще там, на вязанке, пока
Тийна спит.
Отсюда Индрек заключил, что девушка смотрит на их отношения куда проще, чем он. Индреку казалось, будто произошло нечто небывалое, нечто такое, чего нельзя выразить словами. Это можно было делать, можно было чувствовать, об этом можно было думать и мечтать, но только не говорить, ведь нет таких глубоких слов, какими это можно было бы выразить. Господин Маурус, по-видимому, ошибался, когда утверждал, что любовь придает глубину слову. Любовь пришла, а глубоких слов нет.
Но в конце концов не имело значения, нашел Индрек верные слова или нет,— его тайна вышла на свет божий и без слов, сама собой. Во-первых, он стал плохо учиться.
— Вы, болван, влюбились, что ли?— спросил однажды Молотов, когда Индрек опять блеснул незнанием.—' Какая еще индюшка вас околдовала?
Индрек ничего не ответил, только покраснел до ушей, а учитель продолжал:
— Опасайтесь женщин, вот что я вам скажу. Математика женщин не любит, ибо где женщины, тамглупость. Женщины делают из нас дураков. Женщина для того и существует на свете, чтобы делать измужчины дурака. Одному богу известно, чего мог быдостигнуть мужчина, не будь у него этого креста