Глава XXVII   Дело в том, что в город приехал цирк и завладел умами всех.

Возбуждение достигло высшей точки ,к тому моменту, когда началась борьба, в которой принимал участие и Лурих *. Даже господин Маурус явно утратил душевное равновесие. Он, как было заведено, продолжал за ужином читать ученикам наставления по житейским вопросам и призывать их к «борьбе за высокие идеалы»; однако теперь он счел своим долгом раз-другой побеседовать с ними и о цирке. Одну из таких бесед он закончил по-эстонски следующими словами:

— А теперь я расскажу тем, кто меня понимает, что и у нас родился свой князь из дома Давидова *. Звезда Вифлеемская засияла нам, и свет ее виден далеко за пределами нашей родины. Вы понимаете, о ком я говорю, и тот, кому хочется получить билет в цирк, пусть приходит к господину Маурусу — он достанет по дешевке. Господин Маурус покупает билеты каждый вечер, потому что хочет видеть нашего князя, явившегося из дома Калева и побеждающего всех царей и князей моавитских *. Так что желающий пусть приходит ко мне, я достаю билеты почти что даром. Господин Маурус не говорит своим мальчикам: несите деньги, я хочу купить вам билеты в цирк потому, что там скачут верхом и по проволоке ходит голая женщина с розовым зонтиком; нет, господин Маурус так не говорит, он знает — у его мальчиков бедные родители, они не могут платить так дорого за верховую езду и голую женщину. Господин Маурус говорит: кто хочет видеть нашего князя Вифлеемского, меч нашего Калева, добытый у финского кузнеца * для того, чтобы косить людей, тот пусть приходит. А если у кого не найдется и столько, чтобы хоть раз увидеть нашего собственного князя, тот пусть придет к господину Маурусу и скажет: господин Маурус, мои отец с матерью будут весьма огорчены, если я не пойду в цирк поглядеть на наш жезл Ааронов *, но у меня нет денег на билет, поэтому прошу вас, господин Маурус, не могли бы вы купить мне билет и записать в книгу, а я, когда поеду домой, привезу деньги или же отец приедет в город, и мы с вами честь по чести рассчитаемся.

Следствием такого разъяснения — которое отнюдь не осталось единственным — явилось то, что ученики стали гуртом ходить в цирк, возглавлял же их сам господин Маурус. Конечно, ходили не только эстонцы, но и иноплеменники — их тоже нередко провоцировал господин Маурус, говоря:

— Пусть и они сходят и убедятся, что мы за люди. Пусть сами увидят и расскажут другим, чтобы наше имя было у всех на устах. Пусть знают, что хотя немцы семьсот лет кормили нас одной мякиной, наши борцы все равно одолевают их борцов. А что будет, если другие семьсот лет мы будем есть чистый хлеб? Разве у нас не может появиться тогда свой Лютер, Гете или Шиллер? Если скотский корм дал нам самого большого силача — скотский корм всегда дает больше силы, чем людская пища, ведь ни одному человеку не осилить быка, который питается сеном и мякиной,— итак, если мы на одной мякине достигли великой силы, то, питаясь хлебом, достигнем великого духа. И подобно тому, как эстонцы превосходят всех <в силе, они превзойдут всех и в области духа, если семьсот лет будут питаться чистым хлебом.

Вскоре цирк всецело завладел умами учеников. Цирк завладел даже умом Индрека, словно в его запахах, в музыке было что-то от вечности. Казалось, сам воздух цирка источал какой-то удивительно пьянящий дурман. Борьба и разного рода силовые упражнения превратились в альфу и омегу всей жизни училища. Если до сих пор один только Сикк молотил кулаками свои грудные и ручные мышцы и подтягивался, упираясь в спинки кроватей, в стулья и столы, поднимал одной рукой стул, держа его в горизонтальном положении, то теперь этим занимались почти все, даже Индрек. Если бы цирк оставался в городе еще немного и сеансы борьбы продолжались, быть может, и господин Маурус начал бы в конце концов испытывать силу своих старых мускулов, ведь господин Коови уже дважды испытывал их, правда, лишь в шутку, но все-таки испытывал — настолько силен был цирковой дурман.

Лучшим украшением теперь стали считаться сильное заплечье и шея, чтобы, когда встанешь на четвереньки, никто не мог пригнуть твою голову, а во время борьбы ты мог сделать мост; мост и двойной нель-сон оставались в течение недель столь модными, что иные из учеников скорее согласились бы все свободное от уроков время стоять изогнувшись мостом и с нельсоном,

Оглавление