Глава XIV   Бормотание Индрека прервал колокольчик у входной двери.

Она была тихая, скромная крестьянская девушка, я взял ее к себе, так сказать, из милости и отеческих побуждений, чтобы сделать из нее человека как говорится, настоящего, полноценного человек Вот я и сделал из нее настоящего человека свою домоправительницу, -она знает, что не все то золото, что блестит, не все серебро, что светится. Но что будет с нею после моей смерти? Ведь не может же она выйти за любого мужика, ведь так? Она даже немного образованная, разве что по-немецки не знает... всего лишь несколько слов, что от меня слышала. Этот дом, само собой, достанется ей, это имейте в виду. Но одного дома для слабой женщины как будто маловато: ей нужна настоящая опора, крепкая. Вот я и подумал: что, если тот юноша, который издаст «Труды и деятельность Тыниса Мяэберга», если этот самый юноша станет до некоторой степени наследником Тыниса Мяэберга и в том, что касается этого дома. Понимаете? Но тогда он должен стать настоящей опорой, понимаете? Правильно! С кольцами, с фатой и прочими такого рода вещами. Это не беда, что Лийзи, быть может, старше этого эстонского юноши, этого дорогого соотечественника, нет, это не беда. С Лийзи это не беда, могу вас заверить, такая уж это девушка. К тому же в придачу идет дом и все, что в нем имеется, включая хороших жильцов. Для этого не всякий юноша и подойдет, да со всяким Лийзи и связываться не станет. Это должен быть настоящий эстонский юноша, только такому Тынис Мяэберг оставит свою домоправительницу вместе с домом. Деньги же мои, мои наличные деньги и бумаги — они у меня тоже есть,— пойдут, так сказать, на памятник моей душе, моему духу, понимаете? Так что имя Тыниса Мяэберга будет увековечено наличными деньгами, а его тело, которое играло на трубе, варило пиво и гнало спирт — ведь я ученый винокур и пивовар,— да, имя будет увековечено наличными деньгами, а тело — тем, что можно перевести на наличные, то есть домом и домоправительницей. Ну, что вы на это скажете, молодой человек? Здорово придумано? А?

— Прекрасно! — подтвердил Индрек.

Это было пределом мечтаний Мяэберга. Но когда человек достигает предела, его может ждать лишь падение: ведь на то, чтобы красоваться на вершине, времени не отпущено — таков удел всего смертного.

Не успел Индрек согласиться, как в дверях столовой показалась улыбающаяся Лийзи и доложила, что кофе подан, и тут-то пришла в движение та лавина, которая уничтожает все на своем пути.

Господину Мяэбергу показалось, будто Лийзи, приглашая пить кофе, обратилась не столько к нему, сколько к гостю. Улыбка, во всяком случае, предназначалась не ему, хозяину дома, а гостю — хозяину Лийзи никогда так не улыбалась. Она улыбнулась гостю так, словно он был ее новым хозяином, словно прежний уже умер и его биография уже издана. Так показалось господину Мяэбергу, когда улыбающаяся Лийзи, его домоправительница, предстала на пороге столовой, откуда доносился вкусный запах кофе. Господин Мяэберг вдруг заподозрил, что дела уже давно «на мази», с первого визита этого гостя, только он, Тынис Мязберг, раньше ничего не замечал, точно зрение его из-за одного глаза и впрямь немного притупилось. И теперь он принялся наблюдать за своей домоправительницей и гостем с удвоенным вниманием, так что казалось, будто он все время смотрит обоими глазами. Не прошло и получаса, как господин Мяэберг мысленно уже отказался от всех своих планов и пришел к новому, бесповоротному решению: этот юноша никогда больше не переступит порога его дома, он для этого слишком высок и худ.

Ведь и Лийзи, как теперь вспомнил господин Мяэберг, обратила внимание на его рост и худобу. Она даже спросила, конечно, только между прочим, нельзя ли такого откормить, чтобы у него на костях хоть сколько-нибудь мяса появилось, чтобы он хоть малость округлился. Верно, именно об этом заговорила Лийзи после первого визита Индрека, и хозяин именно тогда неосторожно заметил, что, дескать, можно попробовать. Да, было это так, и Лийзи попробовала. Она дошла даже до того, что стала совать еду Инд-реку в карманы, конечно, тайком от господина Мяэ-берга и самого Индрека, ведь Лийзи ничего так не любила, как секреты. Она и сегодня сунула ему что-то, приложив записку следующего содержания: «Ф пятницу с пети до сими Тогда старик ф бани».