Глава XXIX   У Индрека никак не выходили из головы слова госпожи Ваарман о том, каким должен быть ее зять: «Сто рублей в месяц и к обеду домой». Однако, поразмыслив над ними, Индрек сказал себе:

От этого потока слов у Индрека закружилась голова. Он хотел было заикнуться об экзамене на учителя, который он сдаст осенью, а также об университете, куда решил пробиться во что бы то ни стало — именно пробиться, так хотел он сказать,— но теперь передумал и лишь пробормотал:

Я ведь сейчас и не собирался на вас жениться, потому что...

Таковы мужчины,— поспешно подхватила девушка, не дожидаясь, пока Индрек договорит, и добавила, вставая: — Я ему все толкую о любви, а он: я ведь и не собирался. Точно обухом по голове...

Позвольте мне закончить... — взмолился Индрек.

Нет, я ничего не хочу больше слышать, довольно. Значит, мама права, когда говорит: «Чего ты с мальчишкой хороводишься, ведь он все равно на тебе не женится!» Так оно и есть, такова уж женская доля. Любишь, любишь, а ответной любви нет. Молчите и слушайте меня. Нет, нет, нет! Я уже там, под яблоней, почувствовала, что настоящей ответной любви нет. Да уберите же свои руки! А знаете что? С любовью ведь всегда так — если уж ее нет, то и не будет. Дружба—другое дело, другом можно оставаться, даже когда не любишь. И мы с вами останемся друзьями, друзьями навек, потому что человек вечен. Видите, что я знаю? Это с уроков русского языка, ведь этот русский постоянно твердит о вечном человеке, стоит маме принести ему пару пива. Так что мы останемся друзьями. Тийна тоже будет рада, она всегда радуется, когда вы приходите. Знаете, она даже смеется во сне, просто заливается после того, как вы у нас побываете, так крепко она дружит с вами. Тийна совсем не то, что я, ведь она не может ходить. Она уже теперь бранит меня, дескать, такая-то я да сякая. Со мной ее и сравнивать нельзя. Вы, конечно, мне не верите, потому что не любите. А я люблю и поэтому зерю...

Девушка жужжала, как веретено, все о любви да о любви и о том, что нельзя выходить замуж, если любишь. Индрек слушал, слушал и наконец сказал:

Любовь странная вещь, я ее не понимаю.

Ведь верно? Не понимаете,— согласилась девушка.— Любовь вообще невозможно понять, а?

Но когда Молли потом рассказала обо всем матери, та и не подумала утруждать свою старую голов} размышлениями о любви. Она сказала дочери просто. —• Не велика беда, что не понимаешь, жизнь из-за этого не остановится, жизнь будет идти своим чередом. Это у тебя от отца — любишь слушать и рассуждать о таких вещах. Он тоже все хватался за голову и сетовал: не понимаю, не могу понять! Так и ты со своей любовью, с этой настоящей. Что о ней зря болтать, если ее не слишком-то много на свете.

Так полагала умудренная житейским опытом госпожа Ваарман, ни во что не ставившая рассуждения о любви. Да и Индрек, когда впоследствии пытался припомнить, о чем они с Молли говорили, так и не мог отделаться от чувства, что мысли у него как-то разбредаются. Просто нелепо предаваться рассуждениям, когда все тело горит и ноет душа. Столь же нелепо было бы еще раз переступать порог квартиры Ваарманов, думал Индрек, ведь любовь бежит оттуда, где о ней так много говорят. Однако Индрек ничего не мог с собой поделать, он все же раз-другой возвращался на место прежней любви.

Оглавление