Но Индрек никак не мог взять в толк, почему Тигапуу должен его выручать. Пока он ломал над этим голову, Оллино открыл дверь своей комнаты и
позвал:
— Паас!
Индрек пошел на зов. Когда дверь за ним закрылась и толстая штора задернулась, он почувствовал вдруг удивительное спокойствие. Директор, сидевший за столом, сделал движение, словно хотел подняться или что-то сказать, но Оллино положил ему руку на
плечо и проговорил:
— Господин Маурус, позвольте мне.— И, повернувшись к Индреку, начал задавать ему вопросы. Вначале тот медлил с ответом, тогда Оллино повторил настойчиво: — Говорите лучше правду, ложь ничего вам не даст. А главное, какой смысл лгать, ведь
это же все пустяки.
Индрек и сам считал, что это пустяки, и поэтому рассказал все как было: куда ходили, о чем говорили,
что видели.
Индреку директор, по-видимому, поверил; лицо его становилось все приветливее, все добродушнее, и наконец он заметил Оллино по-немецки:
— Em wahrer Landscher, ein ganz wahrerlxЗатем обратился к Индреку:
— Позовите-ка Тигапуу.— Но когда Индрек пошел было к двери, добавил: — Или пусть лучше сходит Копфшнейдер.
Пошел латыш, а Индрек остался.
Тигапуу вошел с важной, деловитой миной и, не дав никому и рта раскрыть, заявил почти требовательно:
— Господин директор, прошу вас поторопиться,
мне некогда: я должен следить за порядком в классе. Либле и еще кое-кто не дают остальным заниматься.
— Что? — воскликнул директор.— Либле и еще
кое-кто не дают заниматься? Кто же эти кое-кто? Назовите их!
Настоящая деревенщина! (нем.)
— Сперва покончим с одним делом,— спокойно предложил Оллино.
Его хладнокровие подействовало на директора, и тот проговорил:
— Итак, Паас нам все рассказал. Прекрасно! Вы честные люди, дети честных родителей. Однако за свинину с кислой капустой каждый должен платить сам,