У вас нет Рейна, у вас нет Франкфурта-на-Майне, такого, чтобы действительно был ваш. Не так ли? Вы живете на чужой земле, вы живете в Германии, которая находится в России, вот на какой чужой земле вы живете. Вы говорите на чужом языке, потому что у вас самих нет языка, на котором можно было бы говорить. Мы с вами разговариваем на чужом языке, ведь у нас нет своего общего языка. Но столько-то вы знаете по-немецки, чтобы понять, что значит die Heimat. Die wahre Menschheit kann nur im Heimatland gedeihen '.
Продолжал он уже по-немецки: — Но когда нет родины, когда люди живут на чужой земле, тогда нет и человечности, подлинной, настоящей человечности. Ибо что говорит Кант: «Поступай так, чтобы твой поступок мог стать жизненным правилом. Уважай в другом себя. Человек, у которого нет настоящего языка и родины, не уважает себя; и не может уважать, потому что человек должен чем-нибудь, обладать, только тогда он станет уважать себя. Первейшее достояние подлинного человека — его язык, родина». Понимаете меня?
1 Родина. Подлинная человечность может родиться только на родине (нем.).
— Понимаю,— сказал Индрек.
— Тогда я буду продолжать по-немецки, ведь человек всегда должен говорить на родном языке, всегда на родном, запомните это. Любите родной язык, тогда научитесь любить и чужие языки; ведь как полюбить чужое, если не любишь своего! Свое, себя надо любить, все остальное придет само собой. Что сказал Сократ? «Познай самого себя». А как познаешь кого бы то ни было, если не любишь его? И как можно любить человека, если даже имени его не помнишь? А я не помнил в классе ваших фамилий. Значит, я, учитель, не люблю вас, не учил вас любви, как же могли вы любить меня? Нет, вы не могли меня любить. Это я только теперь понял. А человек должен любить. Поэтому не забывайте имени того, кого любите, никогда не забывайте. Да, если бы у вас была настоящая, любимая родина, вы полюбили бы и Россию. Даже Германию вы могли бы тогда немного полюбить, Германию и немецкий народ, немца, меня. Я не помещик, мой отец был учителем, но если бы вы меня полюбили, то, может быть, смогли бы полюбить немного и помещика. Понимаете? Даже своего помещика могли бы немного любить и уважать, будь у вас свой настоящий язык, своя родина. Но у вас нет, вы живете на чужой земле и говорите на чужом языке, как же вы можете любить и уважать даже меня. Мне кажется, вы и самих себя-то не можете любить и уважать по-настоящему, так я полагаю. Будь я побогаче, будь я немного помоложе и не поджидай моего отца там, у крыльца на солнышке, смерть, я пригласил бы вас на Рейн, пригласил и показал бы вам, что такое настоящая родина. Только на Волге я понял по-настоящему, что значит, когда у человека есть родина. Заметьте, только на Волге! Там я понял! А если бы вы попали на Рейн, то и вы бы поняли, непременно поняли бы, милый юноша, поверьте мне, старику. И только на родине рождается подлинная человечность только на родине...
Индрек уже давно встал со стула, отошел к двери и тихонько открыл ее. Пятясь, он вышел в темный, узкий коридор; господин Шульц, продолжая говорить, последовал туда за ним. Конец фразы он крикнул уже с порога, прямо в весеннее солнце, в лучах которого все еще нежился старичок, поджидая смерть. Дома господин Маурус спросил Индрека: