Глава XXV   С настроением, навеянным письмом брата, Индрек и вступил в нынешний учебный год.

Водка и пиво, понимаете? Я иной раз ночью, лежа в темноте под одеялом, пытаюсь думать о женщинах, напрягаю воображение, чтобы увидеть женщину как она есть, понимаете, со всем, что у нее есть,— формы и все прочее, что делает ее настоящей женщиной,— но не могу, не вижу, не различаю форм. Знаете, что я вижу? Одни только кости, я вижу женщину такой, как я сам, вижу молодую женщину такой, понимаете?..

Однажды, когда Индрек опять хлестал Войтинского мягким веником, тот, разомлев от двух бутылок пива, разговорился на полке о государствах и народах.

— Вы счастливый человек,— заявил он Индреку.— Эстонский народ — счастливый народ. Его нельзя сделать несчастным, потому что у него нечего отнять. Вам и надеяться не на что, на что же надеяться такому маленькому народу, как ваш? А мы, поляки, мы надеемся и ждем; мы верим, понимаете? Послушайте, что я вам скажу: так долго продолжаться не будет, так не может продолжаться. Поляк опять станет господином, польский пан станет господином. Русский произвол падет. Польша вернет себе права и земли, все вернет; она опять придет в Эстонию, польский король придет в Эстонию. А когда придет король — с огромной армией, конечно, под звуки музыки, гром пушек, понимаете? — явится наш король,— я, пан Войтинский, пойду, пойду вместе с вами, рука об руку пойдем мы, эстонец и поляк пойдут рука об руку; я подведу вас к королю и скажу: «Я пан Войтинский, а это мой друг, мой эстонский друг. Сделай так, о ваше величество, чтобы мой лучший друг, который вместе со мной преклоняет колена пред твоим золоченым троном, сделай так, чтобы этот эстонец и весь его народ стали господами, а не подстилкой для рабовладельцев! Об этом просит тебя, о ваше величество, твой верноподданный, столбовой дворянин пан Войтинский». Так скажу я королю, когда он явится под гром пушек. И что, по-вашему, сделает король? Король встанет с трона, протянет руку, и пушки смолкнут, точно мать сунула грудь плачущему ребенку, смолкнут и станут ждать, когда король заговорит. И тогда он скажет на чисто польском языке: «Пан Войтинский, да будет так, иди с миром».

Войтинский помолчал немного и затем продолжал, словно решив обратить все в шутку;

— Тогда мы встанем и пойдем обратно в баню, вы развесите мою одежду на жердях и станете меня хлестать вот так... так... Помяните мои слова, все так и произойдет...— снова заговорил он немного погодя уже серьезно.— Я-то этого не увижу, я уже умру, я скоро умру. А вы не умрете прежде, чем это произойдет, вы счастливее меня.

Так высоко залетали мечты Ивана Васильевича, и так умопомрачительно велика была его благодарность Индреку, принесшему старику на полок пару пива и хлеставшему его в раскаленном пару душистым березовым веником.

 

Оглавление