—Отлично,— согласился Слопашев.— Сообщу непременно и выслушаю ваше мнение, ведь это как-никак ваша комната и ваше училище.
— Только не забывайте, господин Слопашев, хоть и мое училище, но все же под сенью милосердного двуглавого орла,— заметил директор.
— Совершенно справедливо! — подхватил Слопашев.— Это весьма благородно с вашей стороны, господин Маурус.
— Я и эстонский народ знаем, чем и кому мы обязаны,— пояснил директор.— Во славу великой, могучей России, на благо малого эстонского народа — вот мой девиз, вот цель моей жизни.
— С этим девизом вы победите,— торжественно провозгласил Слопашев; казалось, слова директора глубоко его взволновали и за разговором он совершенно забыл, с чего все началось. Так этот большой шум и мнимое столкновение мировоззрений закончились в духе примирения и полного единодушия.
Но тех, кому известна была вся история, отнюдь не удовлетворил прием, к которому прибегнул Слопашев, дабы выйти из положения. Первым высказался князь.
—i Товарищи,— заявил он,— как вам нравится этот пьяный патриотизм Слопашева?
— Это чисто по-русски,— заявил пан, словно высказывал уже давно готовое мнение.
— А вы слышали, что он сказал о Гете и Шиллере? — спросил Эльбе.
— Да, сравнил их с какими-то Гоголем и Пушкиным,— заметил пан.— Я понимаю, если бы он назвал Мицкевича или Сенкевича.
Граф ничего не сказал, он только взял балалайку и, подыгрывая себе, затянул: «У попа была собака...» Вскоре песню подхватили остальные. Только господин Оллино не пел: расхаживая взад-вперед по комнате с засунутыми в карманы руками и с потухшей папиросой в зубах, он цедил:
— Этакая скотина!
Но господин Маурус не ругался, во всяком случае на первых порах — при своей безумной подозрительности и склонности к невероятным догадкам, он в первый момент и впрямь подумал, что Слопашев разбил
Гете и Шиллера в припадке пьяного патриотизма. Господин Маурус ругался, когда остальные смеялись,— в этом училище первого разряда всегда смеялись, когда господин Маурус сердился. Такое уж это было училище. Но теперь господин Маурус сказал, торжествуя:
— О-о, я знаю своих друзей! Господин Маурус знает своих друзей, ибо он стар и хитер. Пусть теперь и дети говорит, пусть жалуется, если ему угодно, что Пушкина не поставили. На моих руках нет пыли Гете и Шиллера.