Слышите! — воскликнул директор.— На Варгамяэ он верил, а как только поселился в честном доме старого господина Мауруса, перестал верить! В городе он не верит, потому что отец дал ему немного денег и послал его к господину Маурусу изучать латынь! — Подойдя вплотную к Индреку, он пристально посмотрел на него поверх очков своими тусклыми глазами и произнес, качая седой головой: — И вам не стыдно перед своими честными родителями, перед своими братьями и сестрами, перед всей своей родней не верить, когда все они верят?
Тут Индрек почувствовал, что ему и правда как будто стыдно.
— Скажите теперь сами, в здравом ли уме этот молодой человек, стремящийся отвратить вас от веры ваших родителей, сестер и братьев, а также от господа и тем самым превращающий вас в сироту? Есть у него ум в голове или нет?
— Нет,— ответил Индрек, чтобы наконец отвязаться.
— То-то же! — с облегчением воскликнул директор.— Так что остерегайтесь человека, у которого нет разума в голове. Этот господин там, наверху, учится уже давно, только ничему не может научиться, ибо у него разума нет. Он носится с сотворением мира и богом так, словно собирается сотворить новый мир или задумал наняться к богу врачом или адвокатом. Но богу такие адвокаты не нужны, он ведет свои дела сам или через тех, кто верит твердо.
Тимуску тоже, по-видимому, досталось, потому что, когда Индрек, выполняя наказ директора, принес ему взятые у него книги и стал ссылаться на недостаток времени, Тимуск заметил:
— А я думал, вы уже настолько взрослый, чтобы сообразить: это тайна. Понимаете? Есть вещи, которые надо слышать между слов и читать между строк. Впрочем, это ведь не ваша вина,— закончил он.
Однако Индрек чувствовал себя виноватым перед Тимуском, ему стыдно было смотреть в его спокойные глаза. К счастью, после рождественских каникул Тимуск уехал — в Питер, как говорили,— и Индрек избавился от чувства вины и стыда. К тому же его на время перестали волновать проблемы мироздания. Прошло немало лет, прежде чем они вновь ожили для него.
— Что ж, это правильно,— сказал директор, когда дверь за Тимуском закрылась.— Если человек решил портить других, то почему непременно в честном доме господина Мауруса? Пусть ищет для этого другое место. Пусть портит русских, если хочет, а я и мой дом хотим служить Иегове.