Глава XXXVII   На этом письмо заканчивалось. Индрек несколько раз переворачивал последний лист, переворачивал каждый лист и все читал и читал в холодном классе, куда он забрался, чтобы быть одному, но так и не нашел обещанной подписи. Что могло с ней так внезапно случиться, спрашивал он себя, словно действительно стоял перед загадкой. Но тут не было никакой загадки, случилась самая простая вещь на свете. Рамильда умерла, не успев подписать письма. Рамильда думала, что со смертью можно вести себя так же, как с доктором Ротбаумом, этим Христом лечебницы, но со смертью нельзя было так себя вести. Доктора Ротбау-ма можно было водить за нос, а смерть провела за нос ее, обещала повременить до завтра или даже до послезавтра, а пришла сегодня, пришла тогда, когда ее меньше всего ждали, когда не ждали ни ее, ни доктора Ротбаума.

Смерть убивает, как молния. А что сказал господин Маурус про молнию? Молния никогда не убивает вовремя. Точно так же и смерть: она приходит и убивает тебя, когда ты молода, когда ты, быть может, впервые поверила, что тебя любят и что ты и сама могла бы полюбить; убивает тебя, так сказать, преждевременно. Но и этого она не придерживается — она и в преждевременной смерти убивает тебя прежде времени, так что преждевременность восходит уже во вторую степень, словно и смерть знает математику. Ах, смерть владеет именно той, настоящей математикой, которая способна подавить всякую любовь, но Молотов этого не знал. Он надеялся на уравнения, он верил в интегралы и дифференциалы и, конечно, влип. Поэтому ему и-пришлось бежать со своей Белобрысой: что же еще остается «честному и порядочному человеку», когда он влипнет. А если, это математика смерти, то никогда не влипнешь, ведь тогда никуда не надо бежать...

Сколько времени просидел Индрек с письмом и своими мыслями в классе, он и сам не знал, но, как видно, довольно долго, потому что, когда он встал из-за стола, все тело у него затекло и зубы выбивали дробь —• то ли от холода, то ли еще от чего. К тому же, когда он, надев пальто и шапку, хотел было выйти через двор, повстречавшийся ему Юрка сказал, что сейчас будет обед. Значит, он провел в классе несколько часов, ведь письмо пришло после десяти, а обед был между двумя и тремя. Индрек высчитал это не тогда же, а потом, когда припоминал все.

На дворе было ветрено и холодно. Сыпал мелкий, похожий на песок снег, но так, что снегопад не ощущался. Снег выжидает, когда потеплеет, подумал Индрек. Снег не любит мороза, мысленно добавил он, засовывая руки в карманы пальто, и зашагал. Куда? Oil и сам не знал, у него были сейчас дела поважнее, чем замечать, куда идешь. Не все ли равно, куда идти, главное, чтобы идти, раз холодно.

Он пришел в себя где-то на окраине, на пустынной дороге; резкий ветер дул ему прямо в лицо, оно начало гореть, а потом заныло. Почувствовав боль, Индрек остановился. Первое, что бросилось ему в глаза, был лес. темневший за полем. «Там, наверное, потише»,— подумал Индрек и зашагал через поле к лесу, не разбирая дороги. Он шел прямо по снегу; ближе к лесу, з кустарнике, он был глубокий, до колен, а местами и выше. Он набился в башмаки и стал там та-гтть — холодные струйки потекли к ступням. Дойдя до первой высокой сосны, толстый корень которой торчал из-под снега, Индрек сел на него и, сняв один за другим оба башмака, вытряхнул из них снег. Потом снова надел башмаки, взял носовой платок и крепко перевязал одну штанину над башмаком. Затягивая концы платка в узел, он вспомнил, что это тот самый платок, который был у него в кармане прошлой весной, когда он испугался, что Рамильда вдруг протянет ему руку, а у него не будет, чем вытереть потную ладонь,— ведь платок в тот раз был такой грязный, что его невозможно было вытащить из кармана. А сегодня платок чистый. Сегодня-то конечно, потому что сегодня он перевязывает им штанину.

Так думал Индрек, перевязывая штанину. Но потом он заметил, что у сосны, на корне которой он сидит, удивительно ровная, крепкая ветка, она похожа на вытянутую руку с растопыренными пальцами. Индрек как будто уже видел однажды эту ветку — и ветку, и самое сосну. Ах да, верно! На Варгамяэ в болоте была такая же сосна, быть может, она и сейчас еще растет там, только у той сосны ветка была тонкая, она едва выдержала бы человека. Под сосной широко расстилался ровный дерн, поросший кукушкиным льном,— Индрек однажды выдергивал его, когда задумал сделать солнечные часы: воткнуть две палочки так, чтобы, когда тень от одной палочки упадет на другую, было двенадцать часов. Только это ему и надо было: значит, обед и можно гнать стадо домой. Солнечные часы находились как раз под той веткой, которая не выдерживала тяжести человека... А эта непременно выдержит. Слегка качнется, когда человек повиснет на ней, но выдержит, не обломится.