язык подвыпивших людей — язык людей как бы немного помешанных; поэтому выраженные на этом языке истины — будь то объективные или субъективные — никого не могут оскорбить.
Но сожаление пришло слишком поздно, уже после вечера. Поэтому духовная часть праздника оказалась очень скучной, хотя подготовка к ней велась долгие недели и даже месяцы.
Правда, вступительная речь вызвала ряд ответных речей, но произносились они скорее для порядка, нежели по велению сердца. Даже приглашение садиться за стол никого не расшевелило, будто ни у кого сегодня не было праздничного настроения.
Только голос господина Слопашева зазвучал вскоре очень громко, его возбуждение тотчас же передалось Войтинскому, восседавшему на единственном здесь кресле. Старик все порывался смеяться и отби-
вал рукой такт, словно душа его не здесь, а на каком-нибудь концерте, на котором он присутствовал не один десяток лет тому назад. В конце концов господин Слопашев встал и гаркнул во все горло:
— Мои застольные друзья, мои соратники в труде! Здесь говорили обо всем, только не о человеке. А яспрашиваю: кто человек? Где человек? Человек ли я?Человек ли мой лучший друг Иван Васильевич? И всеостальные — люди ли они? А если все мы люди, точто же такое человек? Человек это бомба, человекэто динамит. Так остерегайтесь же задеть человека.Мой лучший друг, самый старший из нас, Иван Васильевич,— наша крупнейшая бомба. Все земноев нем почти уже умерло, осталась одна священнаябомба, кроткий динамит. Иван Васильевич, в тебеумерло уже все, что в человеке есть случайного, осталось лишь то, что идеально и вечно. Вот каким образцом человека является мой лучший друг Иван Васильевич, и я прошу всех поднять бокалы за здоровьестарейшего и самого образцового человека. Да здравствует Иван Васильевич!
Все встали. Попытался встать и Войтинский; он хотел было взять со стола полную рюмку, но промахнулся,— рюмка упала на стол, а сам Войтинский — в кресло.
— Вечный человек устал,— пошутил кто-то.
— Человеку свойственно уставать,— ответили ему.— Иван Васильевич,— воскликнул Слопашев.—
Мы пьем за ваше здоровье.
Но Иван Васильевич, как видно, не слышал.
— Проснитесь, Иван Васильевич, мы хотим выпить за ваше здоровье,— снова прорычал Слопашев, но так как приятель и теперь не ответил, он опорожнил свою рюмку, и все остальные последовали его примеру.
— Так, теперь бомба окроплена, динамит окроплен, больше он в человеке не взорвется,— философски заметил Слопашев. И, подойдя к Войтинскому, спросил:— Иван Васильевич, вы спите или уже умерли?
Последнее слово заставило всех вздрогнуть.
— Вечный человек умер,— проговорил Молотов; он стоял рядом с Войтинским, внимательно глядя ему
в лицо.