— Стоймя поставьте, а то сами не уместитесь,—посоветовал старик.
«Куда же я поеду? Куда он меня повезет?» — подумал Индрек.
— За реку поедем?— спросил извозчик.
— Я и сам не знаю.
— Как же так? Куда ехать-то?
Индрек в двух словах объяснил, зачем приехал.
— Ну, значит, я прав,— заметил извозчик.— За реку, к старому Траату,—и близко и дешево. Только вот что я вам скажу: дерьмовая это школа, совсем дерьмовая. Мой племянник ходил в нее, он, пожалуй, ходил бы до самой смерти, да рекрутский набор подоспел. Так и забрили парня — ни прав не приобрел, ни поблажек, за зря столько лет в школе проболтался. Ездил он, правда, в Псков экзамены держать, да куда там—срезался. Начисто! Совсем дерьмовая школа уэтого Мауруса. А уж сам-то! Деньги от него береги, как от дьявола душу. Ежели они у вас имеются, тоне забывайте моих слов. У кого в кармане бренчит, вокруг того старик, как пчела, вьется, а у кого нет...
Извозчик не договорил, только сплюнул. А когда проехали мост, повторил:
— Совсем дерьмовая школа! Ни тебе прав, ни нарядной формы!
Больше он не проронил ни звука, словно свое недовольство школой перенес и на того, кто собирался в нее поступить. Мысли и чувства Индрека были в полном смятении. Он даже не заметил, как пролетка остановилась, очнулся, лишь услышав слова извозчика:
— Та-ак, вот мы и добрались до старого Траата... С вас семьдесят пять... Входите прямо в парадную дверь, она в буфет ведет. Позади у него комнаты для господ, весьма приличные. Входите смело... До Мауруса отсюда рукой подать — свернете за угол, и там. Да небось старый Траат сам вам дорогу укажет, он знает. Все знают. Только помните: берегите кошелек.
Сказал, стегнул лошадь и укатил.
Индрек поднялся с сундучком на крыльцо. В дверях его встретила молодая девушка. Левой рукой она придерживала дверь, правую протянула к веревке, которой был обвязан сундучок. Если бы впоследствии кто-нибудь спросил Индрека, какой была из себя эта девушка — белокурой или темноволосой, худощавой или полной, рослой или невысокой,— он едва ли сумел бы ответить. Одно запомнилось Индреку: девушка улыбнулась, и эта улыбка надолго запала ему в душу, быть может, потому, что это была первая женская улыбка, подаренная ему в этом городе. Он, пожалуй, помнил бы ее и дольше, если бы через год-другой ему не довелось встретиться с той же девушкой в другом месте, при других обстоятельствах. И тогда запавшая ему в душу удивительная улыбка померкла, и он уже никогда больше не замечал ее в городе. Такова была эта первая улыбка городской женщины.
— Что вам угодно, молодой человек?— спросил рыжебородый мужчина, стоявший за стойкой и толковавший о чем-то с двумя крестьянами, которые, развязав свои сумки с хлебом, закусывали.— Комнату желаете?
— Пожалуйста, если можно...— пробормотал Индрек и вдруг почувствовал, что голоден.