_ ты в нашей булочной был? Как тебе нравится ты что за прилавком? Хочешь, я тебя с ней познакомлю? В другой раз приглядись и скажи мне. Остальное уж мое дело.
Но Инцреку не удавалось зайти в лавку и приглядеться Если он и заходил, чтобы купить какой-нибудь пустяк то в горле у него почему-то вдруг пересыхало и он едва мог пролепетать хриплым голосом, что ему надо; от этого ему становилось мучительно стыдно и он не осмеливался даже глаз поднять на девушку, не говоря уж о чем-либо другом.
Но Метсланг только смеялся над ним: — Ты бог весть что воображаешь, а в женщине ничего особеного нет, можешь мне поверить, уж я-то знаю. Только глупцы видят в ней великую тайну.
При этом Индреку вспомнилась облезлая карточка, которая так удивительно пахла, вспомнилась Писарева Май, поцеловавшая его однажды в темноте, так что у него в глазах потемнело, вспомнились ручки от чашек, завернутые в шелковистую бумагу, и он слушал рассказы и уверения товарища, точно какую-то сказку.
— Тебе скоро стыдно будет не знать женщин,—продолжал Метсланг,— ведь ты уже взрослый мужчина. Женщин надо вовремя узнать, иначе они тебянепременно когда-нибудь подведут, непременно!
Так продолжалось до весны, от слов к делу они не переходили. Но когда наступили каникулы и Индрек остался в городе, чтобы давать уроки двум-трем школярам, учившимся экстерном, и заниматься самому,— Метсланг как-то вечером пригласил его в гости.
— Ты можешь у меня заночевать,— сказал он подконец.—^Ложись на мою постель, а я на, полу лягу,подложу себе мешки под бок.
Теперь Индрек мог на это согласиться, ведь господина Мауруса не было, а с Оллино легко поладить.
— Недавно к нам новая девчонка поступила,— сказал Метсланг, когда они оба уже лежали.— Наверняка тебе понравится, вот увидишь. Наверняка! Обещала сегодня заглянуть, посмотрим, придет или нет,
— Но ведь я тебе помешаю,— сказал Индрек, приподнимаясь и садясь на постели.
— Чем же? — словно удивившись, воскликнул Метсланг.—Не дури! Лежи себе спокойно, может быть, она и не придет. Она была бы уже здесь, если бы надумала прийти.
Не успел Индрек решить, уходить ему или оставаться, как дверь тихонько отворилась, и закутанная в платок фигурка проскользнула в комнату. Вошедшая остановилась на минутку, словно в нерешительности, но тут Метсланг, сев на постели, обхватил ее руками. Ни слова не говоря, она упала на постель, и вскоре платок прикрыл обоих лежащих, так что только ноги торчали до щиколоток.
В каморке воцарилась тишина. Никто не произнес больше ни слова. Лишь время от времени из-под платка доносился приглушенный смех. Как ни странно, но Индреку казалось, будто он уже когда-то слышал этот смех. Между тем так не смеялась ни одна из знакомых ему женщин. А когда наконец все смолкло, то и молчание было таким, какого он не наблюдал доселе ни у одной из женщин. Индрек не слышал даже ее дыхания. Дыхание же Метеланга слышал явственно, казалось, что-то сжимает ему грудь. Так продолжалось некоторое время, затем приятель совладал со своим дыханием, и все стихло. Индрек прислушался, ни один звук не долетал больше до его ушей.