От этих излияний господин Маурус чуть не лишился рассудка. С большим трудом Оллино удалось настолько успокоить директора, что тот смог продолжать чтение.
Через несколько страниц было написано: «Гоче ты чешьхо? Я чухо ватьворо». Далее следовала приписка: «Это следует понимать так: чего ты хочешь? Я хочу воровать». На двух следующих страницах красовались крупные заголовки. На первой: «Ты жендол растьук». На другой: «Ты ралук». Обе страницы были исписаны тем же языком. Без большого труда удалось разобрать, что первый заголовок означал: «Ты должен украсть»,— а ниже следовало перечисление всех подлежащих краже вещей с указанием их количества. Второй заголовок означал: «Ты украл»,— и далее следовал перечень всех украденных вещей с примечанием, целы они или поломаны и где спрятаны.
По заметкам в записной книжке стали доставать вещи из тайников. Оказалось, что бухгалтерия была вполне точная и аккуратная. Это обстоятельство всех развеселило, даже самого господина Мауруса. Чего же еще желать, если в записной книжке сказано: вилка, нож или ложка, такая-то и такая-то, спрятаны в «Сибири» между такой-то и такой-то половицей,— идешь туда с книжкой в руках, отсчитываешь половицы от той или другой указанной точки и находишь вещи, словно ты сам только вчера или сегодня их туда положил.
Одно только оставалось для всех непонятным, а именно: почему среди украденных вещей так много старых и поломанных? Господина Мауруса этот вопрос заинтересовал настолько, что он оставил Лаане еще на одну ночь под своим кровом, с одной лишь целью — выпытать у него все его секреты. Но труды его пропали даром,— на следующий' день парень уехал, так и не удовлетворив любопытства господина Мауруса.
Поскольку у Лаане не оказалось ни гроша, Мауру-су пришлось дать ему денег на дорогу, иначе не удалось бы так быстро от него отделаться. Но тень Лаане, его дух и тень его духа еще долго бродили по зданию, главным образом, правда, благодаря болтливости самого господина Мауруса.. Ведь господин Маурус считал, что Лаане неправильно толкует Священное писание, утверждая, что бог был первым вором.
— Воры должны искать оправдания своим поступкам не в деяниях господних,— сказал директор на следующее же утро во время молитвы,— ведь у бога божьи деяния, у человека — человеческие. Когда господь усыпил в раю Адама и, взяв у него ребро, сотворил из него женщину, это было не воровство, а просто изъятие. Поэтому в Священном писании и сказано: бог взял. Адам был собственностью господа. Ведь если и теперь кто-нибудь берет то, что ему принадлежит, разве он крадет? Ничего подобного! Если господин берет у своего раба, разве он крадет? Ничего подобного! Ведь сам раб и все его имущество принадлежат господину. Адам и мы в Адаме — все мы рабы господа и своего царя; поэтому если бог или царь берут у нас что-нибудь, хотя бы жизнь нашу, это не значит, что они крадут ее. Но если один смертный берет у другого смертного, это уже воровство; ведь человек не сотворил себе подобного из земли и не вдохнул в него жизнь, человек рождает человека во грехе. Следовательно женщина не сотворена из украденной вещи и не является украденной вещью...
Помимо поисков вора, постоянной темой разговоров был «дворец запятых», как любил выражаться господин Коови. Эта тема неизменно присутствовала в проводимых за ужином беседах о правилах хорошего тона и всегда звучала в устах господина Мауруса свежо, настолько свежо, что Коови сказал однажды при всех за ужином директору:
— Господин Маурус, вы уже настолько ясно выражаетесь, что у меня такое чувство, будто я сижу во дворце запятых, а не наверху, в столовой.