дойти в развитии до меня, Владимира Золотарского, то есть до человека вообще. Такова была цель. Теперь она достигнута: вот моя голова, мои руки, мои ноги, глаза, уши, мой мозг,— и миллион животных может исчезнуть. Больше не надо комбинировать человека. Вы слыхали, кто является отцом этого учения? Дарвин, Чарльз Дарвин, а все остальное — чушь. Ницшеанский сверхчеловек — чушь, ведь без Дарвина его не существовало бы. Отними у человека развитие, и я, Владимир. Золотарский, хотел бы знать, как он станет сверхчеловеком. Что марксизм рядом с дарвинизмом, ибо второй охватывает весь мир, а первый лишь слегка затрагивает человека. Итак, развитие — это учение о том, что я, Владимир Золотарский, происхожу от завров, которые достигают пятнадцати саженей в длину и семи в высоту. Понимаете? Я, человек, человечество. Больше ничего не надо знать. Кто это понимает, понимает меня и Дарвина. А сверхчеловек — это детские игрушки, поскольку сделать из меня сверхчеловека ничего не стоит, а попробуй-ка перескочить от завра к человеку. Вот в чем разниц?, между Ницше и Дарвином.
Это учение Золотарский излагал в бесконечных вариантах неустанно, и всегда в центре стоял он сам со своим тщедушным телом, слабым зрением и покатым лбом. Хотя товарищи смеялись и подшучивали над ним — дескать, какой у гигантских завров щуплый сын,— однако они не могли отделаться от некоторого изумления и даже уважения.
Слух о мудрости и ораторском искусстве Золотарского достиг, конечно, и ушей господина Мауруса, поскольку его ушей достигали даже куда более мелкие вещи, чем завры. Поступить с ним так, как он поступил с Мийлиныммом, было отнюдь не в интересах Мауруса, потому что Золотарский хорошо платил. К тому же господин Маурус не считал, что его влияние столь опасно, как влияние Мийлинымма. Для того чтобы парализовать влияние Золотарского, у господина Мауруса, как он полагал, имелся решающий фактор, и вскоре он пустил его в ход: с каждым разом он все яснее давал понять, что Золотарский вовсе не англичашш, а еврей, переселившийся из Лондона в Питер.
— Понимаете? Английский еврей,— объяснял он -Ипдреку или Вайнукягу, словно сообщал им невесть какую тайну.— Но, конечно, это совсем не то, что русский еврей, ведь и англичанин это не то, что русский. Англичанин учит о развитии, учит, что из пресмыкающихся появились птицы, из птиц животные, из животных обезьяна, из обезьяны человек, из человека европеец, из европейца англичанин, английский еврей добавляет: а. из англичанина еврей. Это наивысшее существо в нашем мире. И что же делает это наивысшее существо? Оно делает шахер-махер. Оно и социализму учит, потому что это тоже шахер-махер. Господин Маурус знает эти старые еврейские штучки. Еврей дал нам учение: не думай о завтрашнем дне. А что он сам делает? О-о, сам еврей думает! Он ничего другого и не делает, как только печется о завтрашнем дне. В то время как другие не пекутся, он печется вдвойне, и все идет в его карман. Еврей захотел обрести блаженство, и что же он сделал? Распял Христа на кресте? Нет, римлянин сделал это за еврея. Римлянин пролил невинную кровь, а еврей спасся. Пусть Понтий Пилат или Пилат Понтий умывает руки, сколько ему заблагорассудится, одно останется бесспорным: евреи его объегорили. И поэтому я так считаю: Иуда не был евреем. Еврей бы так не влип — Иуде-то ведь даже повеситься пришлось. Еврей всегда поступает так, чтобы оставался хоть какой-нибудь выход. А что оставалось Иуде? Ровным счетом ничего: он даже не спасся. Они с Пилатом оба погибли, потому что совершили искупление, то есть убийство. Так что Иуда попался на еврейскую удочку, как и римлянин Пилат. Их и сегодня еще судят, а евреи — они дали миру Спасителя! Отсюда следует: одни делают и ничего не получают, другие ничего не делают и только получают. Такова воля божия по еёй день. И обратите внимание: римлянин умер, а еврей живет. И я скажу вам: англичанин тоже умрет, а еврей не умрет. Знаете почему? Потому что еврей учит: не верь в бога, ни во что не верь, а сам судорожно держится за полу И его вы, и тот его вывозит, Иегова всегда вывозит. Таковы еврейские штучки. Поэтому не обязательно верить, когда кто-нибудь говорит, что он англичанин,— иногда англичанин может оказаться и евреем.
Так объяснял господин Маурус своим мальчикам разницу между англичанином и евреем. И хотя те не стали от этого умнее и не очень-то серьезно отнеслись к разглагольствованиям директора — ведь он был человеком, к словам которого в училище относились наименее серьезно,— все