Глава XX   Когда Индрек осенью вернулся в город, занятия в училище господина Мауруса шли уже полным ходом.

В сущности, все были разочарованы тем, что училище утратило свою честь и славу, особенно старый господин Маурус. Желая сгладить впечатление от слов тифлисца, он заявил, что тот вовсе не грузин и не армянин, а чистокровный еврей, да к тому же еще сын

портного.

А поскольку в глазах Мауруса все евреи были нигилистами, социалистами и революционерами еще со времен Агасфера, то их следовало остерегаться, ибо они убивают князей, королей и императоров.

-Но нам какое до этого дело,— рассуждал Маурус.— У нас нет князей, королей и императоров. Поэтому каждому разумному человеку ясно, что нам не нужны ни социализм, ни нигилизм. Пусть французы, англичане и немцы занимаются социализмом: у них есть короли и князья, которых они убивают, маленькой Эстонии нет до этого дела! Если этот армянин так уж любит бунты и нигилизм, пусть возвращается к себе в горы и там бунтует; господин Маурус сам даст ему денег на дорогу. И пусть не нападает на князей здесь, на равнине, здесь, на берегу Эмайыги, не то мы с ним сыграем в нигилизм. Вы ведь знаете, что означает это слово, вы уже целый год изучали латынь. Nihil — ничто. Так что если кто говорит: «Я нигилист»,— тем самым он говорит: «Я — ничто». А господин Маурус говорит при этом: nihil — ничего подобного! Что касается убийства императора, то все эстонцы нигилисты — я, вы, Тигапуу, Либле, Вайнукягу, все, все, все. Французы и англичане не нигилисты, они убивают своих королей или императоров сразу, как только схватят. Русские то же самое, ведь они не хотят отставать от других. Якобсон сделался в Петербурге социалистом * и потому умер в Пярнуском лесу. В старом Вяндра-ском лесу умер мишка косолапый *. Ибо господь сказал: nihil — ничего подобного не должно быть в Вян-драском лесу. И потому от него только и осталось, что холмик на реке, на Вяндре, под зеленой пышной кроной *. Только и осталось от него, и ничего больше — nihil! Такова в Эстонии судьба социалистов и буйных голов. Господь их не любит, ведь он тоже немного нигилист, и он говорит: ничего подобного не может быть в Эстонии у меня на глазах! Так случилось и с его собственным сыном в Израиле, ведь и он был немного социалист. Как все евреи, ибо и наш Спаситель был еврей, не совсем, правда, была в нем и божья кровь, но все-таки. Еврей всегда социалист, ибо он говорит: твое пусть будет моим. Ведь и Иисус со своими апостолами срывал колосья на чужих полях* — это тоже был социализм. А чужая смоковница, которую он проклял,— ведь и это же был чистейший социализм. Как вы думаете, мог такой сын радовать отца? — спросил Маурус Индрека.

Не мог,— ответил тот.

Правильно,— согласился господин Маурус.— Не мог. Таким образом, господь допустил ошибку, послав своего сына на землю в лице еврея, и потому-то Иисусу и пришлось столь молодым вознестись на небо, то есть умереть раньше времени. Он умер от руки честного римлянина, который не был ни евреем, ни социалистом. Такова была воля божья, он устроил так, чтобы сын его умер не от руки социалиста, а от руки порядочного римлянина. Пречистая дева Мария родила, а верноподданный римлянин убил.

Так господин Маурус просвещал Индрека и других в вопросах социализма, революции и искупления грехов человеческих — вещей великих, о коих люди имеют столь скудное понятие. Разговор кончился, и директор уже направился к двери. Но на пороге он вспомнил что-то важное и, вернувшись, спросил Индрека:

12[3]4
Оглавление